ЗАПОЛЯРКА-онлайн.рф

В России более 700 городов теряют население. Люди переезжают, как правило, в крупные города — в Москву, Петербург, региональные столицы или за рубеж. В больших городах они видят больше перспектив и возможностей. В научной среде города, которые массово покидают жители, но при этом чья планировочная структура и границы остались прежними, называют сжимающимися. Местные власти там стараются приспособиться к новым демографическим и экономическим условиям, но получается далеко не везде. Один из городов, где у местных чиновников получилось осмыслить процесс сжатия и предложить варианты развития города, — Воркута в Республике Коми. Такое мнение высказала научный сотрудник Института географии РАН Мария Гунько, которая вместе с коллегами в конце января приехала в Воркуту. Ее и других ученых привлекла городская программа уплотнения, по которой власти переселяют людей с окраин поселков в их центры. Журналист «7х7» Максим Поляков поговорил с Марией Гунько о том, почему в Воркуте появилось понимание того, как адаптировать город к новой реальности, при каких условиях люди будут оставаться жить в небольших городах и почему фонтаны и детские площадки — это не совсем о развитии комфортной городской среды. 

«Сжатие началось еще в советское время»

— В России есть много городов, которые находятся в той же ситуации, что и Воркута. Почему вы поехали с коллегами в Воркуту? 

— Во-первых, сжатие не только в России, это во множестве стран происходит. Во-вторых, очень много кто говорит, что это вызвано постсоветской трансформацией: сменилась экономическая парадигма, и города начали сжиматься. На самом деле это не так. В других странах, например в США, другие причины — переход к постиндустриальной экономике. Тот же самый Детройт, классический пример сжатия. Есть Япония, в которой вообще экономический бум, но города сжимаются, потому что там смертность становится выше, чем рождаемость, люди стареют. Поэтому это общемировая тенденция. Сжатие городов в России началось еще в советское время, но не массово. Экономической кризис, связанный с переходом от плановой экономики к рыночной, ускорил процесс сжатия. Сложились экономические и демографические причины. И сейчас мы имеем порядка 70% городов, которые теряют население. То есть в России примерно 1100 городов, из них более 700 теряют население. Воркута, конечно, один из самых сжимающихся городов, с 1989 г. численность населения сократилась почти в два раза. 

Я очень давно занимаюсь малыми городами, в 2015 году я познакомилась с архитектором-планировщиком Еленой Батуновой. Тогда она мне сказала: «Давай посмотрим на градостроительную политику. Да, города сжимаются, что дальше? Как к этому адаптироваться?» Мы проанализировали генеральные планы порядка 200 городов России и поняли, что ничего не происходит: города теряют население, но в официальных документах долгосрочного планирования на это не особенно обращают внимание. По сути, этот вопрос не стоит на градостроительной повестке. В нашем понимании в таких городах повестка должна быть не о том, что нужно массово строить новое жилье, а о том, как адаптировать то, что есть. О том, что в меньшей степени нужно тратить ресурсы на украшательство типа условных фонтанов, набережных и детских площадок, хотя площадки нужны, конечно. Но важнее думать комплексно о том, как обеспечить комфортные условия людям, которые остаются в таких городах, при этом с минимальными затратами ресурсов. Города сжимаются, доходы городских бюджетов тоже. Соответственно, через 20 лет, на которые рассчитывают генеральные планы городов, нужно думать, как адаптировать инфраструктуру, адаптировать жилой фонд. Глобально — не детские площадки и фонтаны, а жилье, инфраструктуру ЖКХ, социальную инфраструктуру — школы, детские сады, больницы, потому что это основное. 

Потом мы решили посмотреть официальные документы чуть поглубже. Мы взяли 20 городов, которые теряют примерно 1% в год с 1989 года. Это были города, в которых больше 30 тысяч жителей, городские округа. И тут у нас внезапно всплыла Воркута. 

Это единственный город в России, не побоюсь этого сказать, в котором есть официальное, задокументированное понимание, что нужно что-то делать с сжатием, где думают не о застройке, а об уплотнении. Мы очень обрадовались, хотя я даже подумала сначала, что ошиблась.

Предубеждение, что если город теряет свое население, то экономика проседает, город умирает. На самом деле все не так просто. Это некая другая реальность, в которой тоже можно обеспечить вполне комфортную жизнь населения, развитие ведь не всегда равно росту. Но нужна смена стратегии, переосмысление сжатия для того, чтобы адаптироваться или даже найти преимущества в этом процессе. 

Что происходит в Воркуте? Многие наши респонденты сказали: «Мы не планируем здесь умирать. Планируем поработать, а потом, на старости лет, переехать». Это нормальная жизненная стратегия. И город, соответственно, никуда не делся, люди пока там остались, даже кто-то новый приезжает, из Инты, например, но нужно что-то делать. Мы были очень рады тому, что прочитали, и поехали смотреть, почему Воркута — единственный город, в котором администрация думает об этом вопросе. 

— Почему вы поехали туда в январе? Это не самое комфортное время для поездки. В чем был ваш интерес? 

— Мы изучаем городскую среду. И было логично ехать в Воркуту, в город, который девять месяцев живет в зиме, зимой. Иначе не понятно будет ничего. 

 

Воркута действует в логике «машины сжатия»

— Примерно лет 20 назад бывший мэр Воркуты Игорь Шпектор закрыл поселок Рудник, с которого город и начинался. Он находится недалеко от центральной части города, его можно увидеть, просто гуляя вдоль реки. 

— Мы там были. 

— Для многих воркутинцев очень сложно было принять то, что поселок вдруг стал призраком, потому что это первые шахты, управление геологией и так далее. Что вам удалось узнать, в чем была логика начала этого процесса «управляемого сжатия» Воркуты? 

— Люди начали уезжать из Воркуты активно в начале 1990-х, появлялись заброшенные квартиры и даже целые дома. К закрытию постепенно дело шло. Но сам факт закрытия поселка, мне кажется, что для тех людей, которые долго прожили в этой части города, это была трагедия. Во многом люди же нерациональные существа — для многих важна привязанность к месту. Условно говоря, там дерево, на которое человек ребенком залезал, его сарай и так далее. И вот эти чувства — привязанность к месту, ощущение, что здесь твои корни — очень важны, и, конечно, с этой точки зрения очень грустно, когда поселки закрывают. С другой стороны, я понимаю и администрацию города. 

В отличие от многих других городов России, в Воркуте очень высокий процент жилья — муниципальный, не приватизированный. То есть как только жилье начинают забрасывать, это становится проблемой администрации. Соответственно, она должна платить за отопление и так далее. И это колоссальные расходы бюджета. Логично, что администрация хочет сократить расходы. Очень часто администрация действует в логике машины роста, то есть максимизирует свою прибыль с использованием земли с помощью строительства и так далее. 

В Воркуте она должны действовать по логике, скажем так, «машины сжатия», минимизировать затраты. Если посмотреть на это трезво глазами человека, который не привязан к этому месту, то это очень логично и это правильно. Потому что сэкономленные деньги можно потратить на дороги, на освещение, на ремонт домов, на общественные пространства, например спортзал, бассейн. 

С другой стороны, мне кажется, этот процесс важно проводить очень аккуратно, потому что в стране, которая еще помнит депортации, говорить, что кого-то куда-то надо выселять-переселять, — вообще, мне кажется, бесчеловечно. Люди должны жить там, где они хотят, это их выбор. Даже в самых ужасных местах, с точки зрения внешнего наблюдателя, самых заброшенных, без инфраструктуры вообще остаются люди, которые говорят: «Я ни за что не перееду, потому что это мое родное место». И вот они остаются среди диких собак в заброшенном доме и, грубо говоря, на горелке готовят себе еду, потому что электричество отключили.

— Вы сейчас мою маму описываете, которая живет в Воркуте. 

— Вроде бы таких людей в Воркуте нет, но читала, что в каких-то ликвидированных поселках Магаданской области есть. Если в доме заброшенные квартиры, то от этого плохо всем. Начинаются проблемы с подачей воды, отоплением, плюс заброшенное жилье привлекает криминальную активность. Нам говорили, что в поселках в полузаброшенных жилых домах подъезды закрывают на замок на ночь, жители договариваются, кто когда поедет в отпуск — чтобы всегда был кто-то в доме. Детей из школы по очереди встречают, потому что не безопасно им ходить одним. Поэтому, с моей точки зрения, здорово, если есть какая-то рациональная программа по уплотнению. Но, опять же, нужно очень аккуратно работать, объяснять людям. Нельзя самовольно и насильно выселять. Это неправильно. То же самое с учреждениями. Например, в поселке Воргашор хотят перевезти музей из одного здания в другое. С одной стороны, жаль, что жители уезжают из поселка, что культурная жизнь уходит. Но объективно в городе и у музея с большей вероятностью будет лучше здание и посетителей станет больше. Надо процесс согласовывать и находить компромиссы, хотя это и долгое дело. 

 

«Думали, нас съедят одичалые собаки»

— Вы видели во время своей поездки, как воркутинские чиновники разговаривают с людьми, пытаются им объяснить логику процесса «уплотнения»? Сталкиваются ли они с сопротивлением? 

— Мы были там всего неделю, поэтому, к сожалению, нам не так много удалось поговорить с горожанами. Мы смогли поговорить с жителями поселка Воргашор. Они хотели бы переехать в Воркуту, потому что там комфортнее жить: больница рядом, крупные магазины. 

Команда нынешнего главы администрации Игоря Гурьева показалась очень адекватной. Но как они работают по этому вопросу, сказать не могу — не знаю. Вообще, когда мы ехали в Воркуту, то прочитали много литературы, посмотрели фотографии в интернете, но хорошего, как известно, не пишут. 

В какой-то момент было ощущение, что мы едем куда-то на край Земли, что — ну все! — нас в ночи съедят одичалые собаки. Но то, что мы увидели, нас очень приятно удивило. Поэтому, возможно, у меня сложилось предвзято позитивное впечатление.

У администрации города есть план, все рассчитано рационально: какие дома и как уплотнять, откуда брать деньги на ремонт квартир, как переселять, кого переселять [по этой программе до 2025 года планируется переселить из старых домов и закрывающихся поселков в центр города почти 1800 семей, на это потребуется около 1 млрд руб.]. Это очень грамотная стратегия. Как человек, который работал во многих малых городах России и может сравнить, могу сказать, что Воркуте повезло. Там работают достаточно адекватные люди. Конечно, всегда есть к чему придраться, но мы должны понимать, что глава администрации, на мой взгляд, — одна из худших должностей вообще в России, потому что полномочий мало, денег мало, а обязанностей много. И если что, во всем виноват глава администрации. 

Вот приезжаешь в Воркуту, видишь заброшенные дома и думаешь: «Ребят, а вот почему бы их не снести?» Это логично: дом заброшенный, расселенный, он уродует внешний облик города, вносит криминогенный элемент. И тут начинается песня: «Мы не можем снести дом. Чтобы сделать это, по закону он должен быть признан аварийным, потом это все нужно выставить на тендер, потом нам нужно заключить кучу контрактов, на это потратить несколько миллионов рублей. Лучше мы эти миллионы потратим на освещение в центре города». Ты понимаешь: «Да, правильно, конечно». Когда ты знаешь о жестких рамках, в которых они существуют, сразу многие вопросы снимаются. 

— Программа закрытия поселков в Воркуте действует уже несколько лет. Какова динамика? 

— Достаточно простая: сначала закрываются те поселки, из которых уехало большинство жителей. Но нам не очень было понятно, почему, например, часть людей переселяют из поселков в Воргашор, а не сразу в Воркуту? Тенденция такая, что через определенное время и из Воргашора большинство жителей уедет и такого населенного пункта тоже, скорее всего, может не стать. Это неприятно говорить и сложно осознать, но на это указывают сухие цифры официальной статистики. И логично было бы переселять сразу в Воркуту. Я, конечно, не футуролог, но по той тенденции, которая есть сейчас, все поселки на кольце будут рано или поздно закрыты. 

Раньше логика была такая: поселок-шахта, поселок-шахта. Люди жили рядом с работой. Сейчас если шахта закрывается, закрывается и поселок. Но нет никакой проблемы, чтобы возить людей на шахты на автобусах из Воркуты, техника современная есть. И мне кажется, что люди достойны лучших условий жизни, в Воркуте жизнь более комфортна объективно. Возможно, там есть какие-то подводные камни, которые мы не знаем. 

— А вы спрашивали администрацию города об этом? 

— Да, мы их спрашивали, получили разные ответы. Один из них: «Да что вы?! Этот поселок никогда не закроется». Мне кажется, что в текущих условиях это либо лукавство, либо чрезмерный оптимизм. 

У нас в стране нет городов-призраков, но есть поселки-призраки. И никто никогда не думал, что будет так. Никогда не говори «никогда». Другой ответ, который мы услышали, — это то, что в самой Воркуте большая очередь на переселение. Уплотняют дома людьми, которые в самой Воркуте живут. Их переселяют из полузаброшенных домов. Сначала надо пропустить тех, кто живет в Воркуте, а потом уже из поселков. 

 

«Однотипная среда вызывает депрессию»

— Что не так в Воркуте с развитием городской среды? 

— Это мое мнение, и, возможно, это вкусовщина, но я не люблю советскую застройку очень сильно. Воркута — это застройка 1950–1980-х. Вокруг серые, однотипные дома. Эта серость давит, особенно в полярные ночи. И это не проблема Воркуты, это проблема практически всех социалистических городов, которые застраивались микрорайонами. Хорошо, что в Воркуте покрасили дома на центральной улице. Стало пободрее, повеселее. 

Доказанный факт, что однотипная среда с блочными или панельными домами вызывает депрессию, повышенную тревожность у людей. В Воркуте хотя бы очень высотной застройки нет, есть сталинские дома — они более приятные внешне. В общем, разнообразие хорошо. Про то, как городская среда связана с ощущениями человека, хорошо написано в книге американского психогеографа Колина Элларда «Среда обитания». Помимо этого, ЖКХ, дороги, отдельные здания в муниципальной собственности часто содержатся не лучшим образом, просто потому, что в городском бюджете на это не хватает денег. По всей стране такая ситуация. 

Есть федеральный проект «Формирование комфортной городской среды». Спасибо, что наконец приняли его, поняли, что с российскими городами что-то не так, с ними надо что-то сделать. Но когда мы откроем этот проект, что мы там увидим? Это вообще не про среду, это про благоустройство. Благоустройство подразумевает содержание в чистоте и порядке городских территорий, то есть речь идет об уборке, ремонте, озеленении. Это про отдельные элементы городской среды и ее визуальные характеристики, а эффекты имеют краткосрочный характер. 

Идем далее, какая разница, это северный город или южный. Детская площадка и фонтан — и будет вам счастье. Ни о каких климатических, географических особенностях там вообще ничего нет. Воркута девять месяцев живет в зиме. Здесь нужно создавать крытые общественные пространства. 

Нам в Воркуте говорили: «Построили большой торговый центр, и, слава богу, есть, где детям провести время». Но когда есть федеральный проект, в котором прописано благоустройство — набережная, общественные пространства, парки, — то все именно это и делают. Но для северных городов нужно что-то другое.

Все эти вещи на федеральном уровне не учитываются. Хорошо, если есть какие-то адекватные управленцы, которые говорят: «Вот это вот все нам не надо. Давайте освещение сделаем, давайте дороги проложим нормальные наконец-таки. Давайте дома отремонтируем, покрасим». 

— В Воркуте, по сравнению с другими городами Коми, на порядок больше баннеров на торцах домов. Это и копии картин, и панно. Такая культура — украшать дома — возникла лет 15 назад. 

— В Воркуте мы видели баннеры с картинами. Те, которые сейчас висят, — это был проект администрации города, она работала с Третьяковской галереей, получала под это спецфинансирование. И действительно — оживили пространство. А еще дома покрасили, освещение сделали. Вот это, я считаю, вообще очень хорошо. В моем понимании, освещение — это обеспечение безопасности, это и есть про комфортную городскую среду. В арктическом городе должно быть светло и ярко. 

Кстати, раз мы опять коснулись комфортной среды, по федеральному проекту можно профинансировать снос расселенных домов. Я спросила про это в Воркуте. И вот какой ответ я получила: «Вы представляете, мы подаем на федеральное финансирование. Другие города придут со своими общественными пространствами, а тут мы — со сносом. Это хорошо, если еще нас просто отпустят». Ведь на федеральном уровне много говорится про увеличение площади ввода нового жилья, а тут Воркута со своим сносом. 

Сейчас мои умные коллеги сказали бы, что у нас внутренний колониализм. Все заточено на Москву. Все программы принимаются из расчета тех условий и потребностей, которые есть в Москве. Но мы должны понимать, что Москва у нас, во-первых, регион, а значит, тут совершенно другой бюджет: вокруг моего дома шестой раз дорогу перекладывают за год, и каждый раз это миллионы, при этом в любом почти малом городе Центральной России на дорогах то яма, то канава. В Воркуте я дорогу, к слову, не смогла оценить — снег лежал. 

Тут вспоминаешь пирамиду Маслоу: если базовые потребности не удовлетворены, эстетика не нужна. Практически во всех городах, куда я приезжаю, жители говорят: «Дороги нам сделайте, освещение нормальное, а потом уже можно говорить и про парки, скверы».

Конечно, есть богатые города-миллионники, где и с дорогами все нормально, и с освещением, и с коммуналкой, и со всем, им можно уже и фонтаны строить, если, конечно, это не Норильск. Хотя и в Норильске можно фонтан сделать, если очень хочется, деньги есть. 

Городам, которые теряют население, нужна совершенно другая градостроительная политика, политика по формированию комфортной среды — планомерное управляемое сжатие, когда деньги вкладываются в развитие центра города, ядра, где люди живут. А в арктических городах есть еще и своя специфика. Но программы все очень унифицированы, и при этом нет базового понимания, что города все разные и для всех нужен свой подход. Сами города пытаются это донести, но у них нет выхода на федеральный уровень. 

 

«Требовать от частной компании  поддержать город невозможно»

— В 2003 году в Воркуту пришла компания «Северсталь», которая выкупила градообразующее предприятие «Воркутауголь». С этого времени сама компания «Воркутауголь» стала сокращать свои затраты. Первым делом она передали много социально-культурных объектов в город. Например, дома культуры в поселках. Себе они оставили несколько больших объектов, например ледовую арену «Олимп» и Дворец культуры шахтеров. Но уже сейчас «Воркутауголь» ведет переговоры с мэрией, чтобы отдать Дворец культуры городу на своих условиях. При этом компания заключила с мэрией договор о социальном партнерстве — это 20 миллионов рублей в год. Какими вы увидели взаимоотношения компании и администрации города, насколько эффективно это партнерство? 

— Формально Воркута — это моногород. Сейчас в «Воркутаугле» работают примерно шесть тысяч человек. Но я бы сказала, это неклассические взаимоотношение между градообразующим предприятием и администрацией. В классическом виде глава предприятия важнее, чем глава администрации, на неформально уровне он стоит за принятием важных решений. В Воркуте этого нет. У меня сложилось ощущение, что они существуют параллельно. 

У «Северстали» такая политика, у них постоянная ротация кадров. Компанию может возглавить пришлый человек из кадрового резерва «Северстали», который никогда не был в Воркуте и его туда сослали, извините за исторические параллели. В 1990-е вроде была борьба за власть между администрацией и предприятием. Когда пришла «Северсталь», отношения изменились. 

20 миллионов рублей, которые выделяет «Воркутауголь», — это не так много. Тем не менее они что-то дают, это уже хорошо. Требовать от частной компании поддерживать город, к сожалению, невозможно.

Передача всей социалки в город — так везде происходит. Другое дело, какую политику компания будет проводить. Есть у нас в России такие градообразующие предприятия, которые вкладывают в города, при этом это не всегда находит понимание со стороны местных жителей. То есть они вроде бы причиняют добро, а местные жители, особенно администрации, это добро не очень-то и брать хотят, не очень-то оно им и надо. Есть у меня пример. Город, где живет 50 тысяч человек, не туристический, без прямого железнодорожного сообщения с Москвой. До него добираться нужно практически на оленях и собаках. И там градообразующее предприятие построило аквапарк. Нет, конечно, весело, из соседних городов приезжают. Пока градообразующее предприятие содержит — славно, но если оно на баланс города передаст, то город просто разорится. 

— А что за город? 

— Не буду называть. Хороший город, очень живой, но вот эта история с аквапарком меня поразила в свое время — классический пример, когда причинили добро. «Воркутауголь» поддерживает два этих объекта, неплохо. Дает деньги — тоже неплохо. Если к ним обращается администрация, они находят каналы помощи. Конечно, хотелось бы больше, наверное, но конфликтов нет — и то ладно. Иногда лучше просто не навредить. 

— Вы очень интересную вещь сказали, что правильная тактика — вкладываться в развитие центра города, обрубая хвосты, закрывая поселки. До какого момента будет длиться такая оптимизация в Воркуте, в какой момент она может остановиться? 

— Сложно сказать. Если вспомнить то, о чем я вам говорила в начале, — для некоторых людей важно место. Пусть депрессивное, пусть там уже никто не живет, но для них оно важно. Кто-то остается, даже если нет ни одной рациональной причины это делать. Но когда у тебя город сжимается, ты видишь: предприятия закрываются, люди уезжают, и приходят мысли — а что будет, до какого момента мы будем оптимизироваться? Может, лучше, пока есть возможность, взять и уехать? 

В моем понимании те, кто хотел уехать, уже уехали. Большой отток был в 1990-е. Сейчас, конечно, уезжают меньше. Обязательно нужно увозить инвалидов, пенсионеров — в этом я абсолютно согласна с администрацией, потому что им там тяжело жить. Численность населения, скорее всего, стабилизируется около 30–50 тысяч в долгосрочной перспективе. Соответственно, город будет уплотняться, пока не останется некое устойчивое ядро, где сосредоточена жизнь. 

 

«Воркута — столица мира» — божественный слоган

— С 1998 по 2006 год мэром Воркуты был Игорь Шпектор. Фигура, с одной стороны, одиозная, другой стороны, многие его хвалят как хорошего хозяйственника. Как мне кажется, одна из его основных заслуг в том, что благодаря ему люди поверили, что они живут не в какой-то дыре, а в очень крутом городе. В те годы не было ощущения безысходности. Он однажды сказал фразу, что Воркута — это столица мира. И эта фраза стала чуть ли не девизом Воркуты, ее печатали на кружках, футболках, плакатах. Вдруг люди стали в это верить. Видели ли вы примеры того, как личность одного человека меняет настроение в городах с похожими условиями? 

— Мне кажется, сильная личность — это вообще единственное, что может сейчас кардинально менять городскую повестку. Это может быть кто-то в администрации, это может быть крутой бизнесмен, который вкладывается в город, это может быть владелец градообразующего предприятия. На мой взгляд, это единственное, на чем сейчас держатся малые города — все живое здесь заслуга какой-то одной личности или активной группы людей. Хотя сложно сравнивать И. Шпектора с нынешней администрацией, он работал в других условиях — было другое законодательство, у главы администрации было больше свободы. Многие вещи можно было в ручном режиме решать. 

Недавно я была в Польше, где есть национальная программа ревитализации [программа восстановления городских территорий]. Она появилась, когда Польша стала членом Евросоюза и появились деньги от общеевропейские фондов. В Польше та же самая история: в городах, где закрылись шахты, депрессивная ситуация, и мэр со слезами на глазах: «У нас тут все плохо, но мы не сжимающийся город». Но когда к ним пришли европейские эксперты, деньги ЕС, то каждый польский город захотел стать «сжимающимся». Потому что «сжимающийся город» получает федеральные субсидии. Это национальная программа. У нас, конечно, есть «Формирование комфортной городской среды», но это о другом. 

Ревитализация — это комплексная программа и про экономику, и социальную сферу, культуру, и про городскую среду, и про создание новых рабочих мест, про помощь в переквалификации тех, кто потерял работу из-за закрытия градообразующего предприятия. В России такой программы нет, поэтому у нас все, что происходит хорошее в городах, это очень точечно, и всегда это что-то разное. 

Каждый раз ты приезжаешь и удивляешься, насколько непохожими могут быть эти стратегии и тактики городского развития, какая может быть идентичность. Например, «Воркута — столица мира» — прекрасный слоган, мне кажется, просто божественный.

— Я недавно рассказывал своим друзьям из Германии про Воркуту: где я родился, вырос. Они во время беседы загуглили слово «Воркута», посмотрели фотографии и сказали: «Что-то это не очень похоже на веселое место для того, чтобы там жить». Я ответил: «Вы правы, но исторически так сложилось, что это город, в котором люди очень сильно ориентировались на преодоление — суровых погодных условий, исторического прошлого ГУЛАГа, разных бытовых неурядиц. Поэтому люди там по-другому друг к другу относятся». И мои друзья из Германии очень точно сформулировали мои ощущения, сказав, что «в небольших сообществах, где люди ориентированы на выживание, отношения строятся совсем иначе». Что вы можете сказать о воркутинцах? 

— Люди произвели самое прекрасное и позитивное впечатление. Наверное, это моя лучшая поездка вообще по России. Все — от администрации, людей из градообразующего предприятия и предпринимателей до обычных прохожих — настолько были доброжелательны и готовы помочь, поговорить. Я такое только в Японии встречала и у нас на Кавказе. 

Вот одна зарисовка. Второй день нашего пребывания в Воркуте. Я сказала коллегам: «Надо идти на Рудник». Картина маслом: заброшенный Рудник, сугробы, в которых мы еле передвигаемся, три безумные женщины, и тут нам навстречу идет мужчина с собакой. Я по московской привычке напряглась. Вспомнила, что у меня вроде нож есть в рюкзаке. Он подошел и спросил: «А что вы тут делаете?» Завязался на 20 минут разговор с совершенно незнакомым мужчиной, а потом он говорит: «Я вижу, вы замерзли, а пойдемте ко мне в гости чай пить». У нас был культурный шок, конечно, но мы согласились, и он часа два показывал нам старые фотографии Воркуты и рассказывал про город. Очень интересно. 

Глава администрации разговаривал с нами очень долго и еще уезжать не хотел. У него были дела, но он говорил: «Нет-нет-нет, мы чуть-чуть попозже поедем». И в компании «Воркутауголь» мне совершенно открыто рассказывали о том, что происходит. Предприниматели с нами охотно встречались, рассказывали о своем видении города. Воркутинцы — совершенно отдельная нация, это точно. По сравнению с Центральной Россией это очень заметно, мы не избалованы таким доброжелательным отношением. 

— Итак, 70% городов сжимаются в России. Но часть из них — это моногорода. Какая-то часть из них — либо на Севере, либо в Сибири. Там иные условия «сжатия», чем в европейской части России, в центральных регионах. Если мы усредним эту историю, какое будущее в отрезке 30–50 лет ждет эти города? 

— Большинство городов сжимается именно в центральной части европейской части России, просто потому что и городов там больше. Например, Псковская, Тверская, Костромская области — это вообще регионы сжимающихся городов. Да, действительно много на Севере. Да, действительно на Дальнем Востоке много городов, которые теряют население. Но даже на юге, например, в Ростовской области, много сжимающихся городов, хотя, казалось бы, благодатнее некуда. 

Это история не про север и не про восток. Это история про нашу страну в целом. Москва, конечно, колоссально высасывает людей. И это проблема не только экономического характера, что люди не могут найти работу. Это проблема общего отношения к территории. 

На ТНТ был давно какой-то сериал, который я в подростковом возрасте смотрела. И там был такой сюжет: девушка приехала в Москву со словами «что я в своей дыре забыла»? Такой типичный стереотип, что малый город — это дыра. Молодые люди живут с этим. Они слышат это из телевизора, они видят это в интернете. Они видят огни Москвы, Петербурга, а потом смотрят в окно. Это действительно контраст. 

Это история про диспропорцию развития. Дело не в деньгах, а в образе жизни. И пока не будет какой-то грамотной, имиджевой политики о том, что наши малые города — это места для комфортной жизни, что в них множество плюсов, люди будут уезжать. Даже из экономически успешных малых городов.

Что уже говорить про города, в которых и с работой, и с условиями жизни плохо. В какой-то долгосрочной перспективе они, наверное, прекратят свое существование. Как человек, а не беспристрастный эксперт, мне больно это говорить, потому что я сама родилась в маленьком поселке, а потом полжизни жила в малом городе Смоленской области. Тем не менее у нас, скорее всего, будут города-призраки при той тенденции, которая есть сейчас, если ничего не предпринять. 

Надо с ними что-то делать именно на федеральном уровне, потому что не везде найдется свой Шпектор. Нужно выравнивать качество жизни, Москва не должна быть пупом земли. Как это сделать, сложно сказать. Но для начала хотя бы создавать комфорт. Чтобы были хорошие садики, больницы, школы, досуговые места. Ведь плюсы малых городов в том, что ты ближе к природе и все, что нужно, рядом. И безопасность, конечно, — ты всегда можешь отпустить ребенка погулять вечером на детскую площадку, потому что ты тут всех людей знаешь. 

 

Источник: semnasem.ru/vorkuta